***
Компиляция цитат, статей и видеоматериалов.
***

Татарский Штирлиц
Ибрагим Хатямович Аганин

…’’Вторым разведчиком, работавшем в команде ГФП-721, был лейтенант НКГБ Ибрагим Хатямович Аганин. Выросший в городе Энгельсе Саратовской области в окружении немцев Поволжья и знавший немецкий не хуже родного татарского, он тоже попал в разведку со студенческой скамьи – со второго курса МВТУ им. Н.Э.Баумана – и не раз успешно переигрывал абверовских профессионалов’’...

Имя разведчика рассекретили писатели
Дата публикации: 23.03.2010
***
На этой войне ему выпала непростая миссия. В форме немецкого офицера - зондерфюрера он выполнял особое задание штаба фронта в самом логове гестапо и абвера - тайной полевой полиции ГФП, «гехайме-фельдполицей».

Секретные карательные отделения ГФП создавались, как правило, на оккупированных вермахтом территориях: в Крыму, Мариуполе, Таганроге, Ростове, Краснодаре, Ейске, Новороссийске, а также в Белоруссии и Польше. Состояли они из отборных офицеров Гиммлера, которые ставили своей задачей тотальное подавление антифашистского сопротивления на местах. Звали советского разведчика Ибрагим Хатямович Аганин - по паспорту, а по книгам и прессе, отечественной и зарубежной, вышедшим после войны, - Игорь Харитонович Аганин, или Агапов, или Миронов. Приходился он двоюродным братом моей маме.

И было ему тогда восемнадцать лет…

Часть первая.
Поиски двойника
***
Даже предчувствие войны в середине тридцатых не могло изменить русский характер. Интернациональные чувства были сильны в народе - от мала до велика. Дети носили «испанские шапочки». С поездов снимали мальчишек, сбежавших из дома защищать Мадрид. На улицах Москвы вывешивались карты Испании, и взрослые подолгу не отходили от них, обсуждая последние события в далекой стране.

Московский подросток Ибрагим Аганин торопился учить языки: хинди, если понадобится братская помощь индусам, немецкий, чтобы спасти народ Германии от фашизма.

Уже в четырнадцать лет он читал военные труды немецких политиков и экономистов в оригинале. И немалая заслуга в этом была его родного дяди, Алексея Николаевича Агишева, кадрового чекиста, сыгравшего большую роль в судьбе мальчика. Увидев незаурядные способности племянника, он предложил многодетной сестре отдать ему на воспитание Ибрагима….
Ибрагим Аганин
РАЗВЕДКА

Татарский Штирлиц

Когда детство и юность остаются далеко позади, невольно возникают естественная потребность и желание мысленно вернуться к тем счастливым временам, вспомнить родственников и друзей того периода.

Вот и у нас появилось желание восстановить в памяти мужественную жизнь нашего дорогого Ибрагима Хатямовича Аганина.

Свои юные годы Ибрагим провел в подмосковной деревне Кирилловка, недалеко от железнодорожной станции Томилино. Он родился в семье простых тружеников: отец работал на подмосковном заводе “Динамо”, мать была домохозяйкой, старший брат Мухамедша и две сестры – Зайнаб и Загря – учились, а затем работали по разным специальностям на московских предприятиях. Все они были участниками Великой Отечественной войны, а старший брат с фронта так и не вернулся.

Ибрагим как-то особенно выделялся среди них: он отлично учился в школе, уже тогда неплохо говорил по-немецки, был трудолюбив, постоянно что-то “изобретал”. С отличием закончив среднюю школу, поступил в Московское высшее техническое училище имени Баумана. Но его учеба была скоро прервана вероломным нападением фашистской Германии на нашу Родину. И уже 23 июня 1941 года Ибрагим в рядах Красной Армии. После его ухода на фронт ни его родственники, ни друзья ничего о нем не слышали вплоть до окончания войны, хотя порой и доходили слухи, передаваемые, как правило, “шепотом”, что, мол, Ибрагима кто-то видел в оккупированном Донбассе “в обнимку с немцами”.

Но действительная картина его участия в войне открылась намного позже, он успел вернуться с фронта, закончить МВТУ и начать работать по специальности.

Ибрагим в армии побывал в различных “переделках”, узнал, что такое рукопашный бой, ходил с полковыми разведчиками “за языком”.

Когда выяснилось, что он знает немецкий язык, его направили в штаб военным переводчиком. Слушая показания пленных, он подумал однажды, что вполне мог бы выдать себя за одного из них во вражеском тылу. Дальше – рапорт генералу, одобрение плана, специальная учеба, месяц в лагерном бараке для немецких военнопленных, чтобы пообщаться среди “своих”.

Много лет спустя после окончания войны в различных средствах массовой информации, главным образом в газетах “Красная звезда”, “Комсомольская правда” стали появляться публикации, рассказывающие о подвигах нашего разведчика Аганина Игоря Харитоновича. Его родственники и друзья не сразу поверили, что речь идет об Ибрагиме и что Аганин Игорь Харитонович и Аганин Ибрагим Хатямович – одно и то же лицо.

Такой камуфляж был многим непонятен, в том числе его коллегам по институту и работе. Кадровики института бросали на него укоризненные взгляды и недоверчиво спрашивали: “Что же это Вы, мой дорогой, в Игорях Харитоновичах ходите, тогда как в первичных документах Вы – Ибрагим Хатямович?!” Ибрагим был вынужден откровенно объяснить, что, когда его зачисляли в полковую разведку, командир взвода пошутил: “Длинное у тебя имя – И-бра-гим. Будешь у нас Игорем!”

Кадровиков также удивляло, почему у разных авторов один и тот же человек именуется то Агаповым, то Аганиным, то Мирновым, а на “той стороне” выступает, как Рудольф Клюгер, Отто Вебер, Георг Бауэр.

В результате усилий представителей заинтересованных ведомств, поисков военных историков, писателей, журналистов было восстановлено действительное имя и отчество советского разведчика, внедренного в полевое гестапо – ГФП. Полевая полиция была создана Гитлером как секретный инструмент безграничного террора для тотального подавления антифашистской деятельности на территориях стран, оккупированных вермахтом. В приговоре Международного Нюрнбергского трибунала было подчеркнуто, что ГФП в большом масштабе совершала военные преступления против человечества.

23 февраля 1943 года, ночью на берег степной реки, скованной льдом, вышел человек в немецкой форме. Это был Ибрагим. Но теперь он будет выдавать себя за Рудольфа Клюгера – немца, до мозга костей преданного фюреру, о чем свидетельствуют безукоризненные документы и рекомендательные письма. Он перешел линию фронта по одной из троп, которыми уже не раз ходил с полковыми разведчиками. Только теперь он уже был один и не вернется ни через день, ни через два, как бывало раньше. Обмороженный, с температурой, Ибрагим-Рудольф Клюгер предстал перед немецким комендантом и был немедленно отправлен в госпиталь.

В беседе с немецким комендантом он сказал, что ушел буквально из-под гусениц советских танков, которые неожиданно прорвали фронт. У него пробивается русский акцент.

“О, господин комендант, это вполне естественно”, - говорит Клюгер. Ведь он столько лет прожил с матерью в России. И у нее выдающиеся заслуги перед немецким генеральным штабом. И его дядя тоже заслуженный человек – кавалер двух “железных крестов”. Он командует пехотным полком и находится где-то поблизости. Комендант обещал навести справки о его дяде. И слово сдержал. В день выписки из госпиталя Рудольф получил письмо с приглашением прибыть в Донецк – в отдел 1-Ц штаба 6-й немецкой армии. Там его встретили весьма приветливо. “Мужайтесь, Рудольф, - сказали ему. – Ваш дядя пал смертью храбрых”. Ибрагим понял, что советские контрразведчики сделали свое дело.

Ибрагиму-Рудольфу предложили поработать военным переводчиком при штабе. Должность переводчика открывала немалые возможности и как бы дополняла пройденную подготовку перед заброской во вражеский тыл. Он вживался в характер делопроизводства, в “тонкости”, присущие немцам. Но как разведчик чувствовал, что его проверяют. Разве случайно на столе у шефа остается распоряжение по делу подпольщиков, планы карательных налетов?

Приходилось Рудольфу Клюгеру строить из себя здесь рубаху-парня: одному доставать водку, другому – знакомых с веселой компанией, третьему подбрасывать кое-что из трофеев.

В одном месте что-то секретное прочитал, тут что-то услышал, там увидел - постепенно складывалась цельная картина. Карл, зам.начальника отдела, нередко уходил “расслабиться”, а ключи от стола или сейфа оставлял в рабочем мундире. В считанные минуты необходимо было воспользоваться оплошностью немца, прочитать, запомнить – и в Центр, где эти сведения очень нужны. В течение апреля-мая 1943 года двенадцать “посылок” подготовил разведчик.

Работая адъютантом полицай-комиссара тайной полевой полиции Кауша, отлично исполняя роль зюндер-фюрера по требованиям высокого класса, Рудольф-Ибрагим получил доступ к секретным документам и портфелю своего шефа.

Шли недели, месяцы. В Центр поступали все новые и новые донесения Ибрагима-Рудольфа о коварных планах фашистского командования и карательных органов. На основе полученной информации принимались своевременные меры для ликвидации фашистских замыслов, заброски диверсантов и шпионов в советский тыл, вывода из-под удара советского подполья в районе Донбасса-Макеевки.

Как-то шеф Рудольфа-Ибрагима полицай-комиссар Кауш вызвал его к себе и сказал: “Нам вдвоем нужно отправиться в Брашов, там будет совещание, соберется цвет полевого гестапо. Повестка дня – внедрение агентуры в СССР. Не забудь эти документы, подготовленные мною. Береги мой портфель. Да, кстати, в Брашовке Вас ждет встреча-сюрприз со старым приятелем, который хочет удивить Вас новыми погонами и высокой должностью в Берлине”.

Ибрагим понял: его песенка спета. Нужно бежать.

И в ту же ночь по дороге в Брашов он скрылся, прихватив с собой портфель Кауша. Через несколько суток, измученный, он появился в расположении советских подразделений. Снял гестаповскую форму, и на его плечи легли родные лейтенантские погоны. На мундире ярко блестели орден и медали, врученные за все сразу.

Разведчик Аганин Ибрагим Хатямович был участником многих операций в тылу врага, различных подразделениях полевого гестапо.

Неустанные усилия, прилагаемые разведчиком, помогли восстановить доброе имя многих патриотов, несправедливо обвиненных в “измене и сообщничестве” с немецкими властями.

Вскоре после войны лейтенант И.Х.Аганин по состоянию здоровья уволился в запас и по рекомендациям врачей занялся делами, далекими от недавней работы.

Он ушел, как мечтал до войны, в мир математических формул, чертежей, схем, дерзких технических идей. Окончил институт, аспирантуру, стал кандидатом технических наук и доцентом.

Ибрагим получал потоки людских благодарностей за активное содействие в поиске героев подполья. Но были и те, кто с определенным скептицизмом относились к деятельности советского разведчика. Одна ученая дама без обиняков высказала свои сомнения относительно его деятельности во время войны: “Если все, что пишут о Вас в газетах и книгах, правда, то почему Вы не Герой Советского Союза? Почему не присвоили Вам высокого воинского звания соответствующего столь высоким заслугам?” “Заслуги у меня солдатские”, - только и ответил он.

Когда хоронили И.Х.Аганина, эта же дама изумилась: “Знамя, эскорт, военный оркестр… Но ведь разведчик был, кажется, всего лейтенантом?!” Никто не ответил, все слушали взволнованного генерала, который говорил о том, что Ибрагим Хатямович Аганин до конца дней своих оставался солдатом, честно и добросовестно выполнявшим свой долг перед Родиной, за что был награжден многими правительственными наградами. Потом, после звуков оркестра, прозвучали залпы салюта.

Ф.АГАНИН

РАЗВЕДКА

Алимова Ирина Каримовна
Бибииран Каримовна Алимова

Родилась в Туркмении 16 июня 1920 года в городе Мары.
Ее отец, Карим Алимов, был родом из Буинского района Татарстана. Воевал на фронтах Гражданской войны в Средней Азии, после ее окончания поселился в городе Мары. Вскоре он обзавелся семьей, у него родились трое детей. Карим-ага стал часовщиком и искусным ювелиром. Его пытались переманить в Тегеран, но он отказался и с семьей переехал в Ашхабад. В школе Ирина участвовала в художественной самодеятельности и мечтала стать актрисой.
Но семья жила бедно и Ирина поступила в ветеринарный институт, чтобы иметь профессию. На красивую девушку обратили внимание работники студии "Туркменфильм" и пригласили сняться в фильме "Умбар" (она сыграла возлюбленную Умбара). Этот фильм шел на экранах до войны. Ирина стала знаменитой.
Учиться актерскому мастерству Алимову послали в Ленинград в мастерскую Григория Козинцева и Леонида Трауберга. В 1939 году Ирина закончила обучение и получила распределение в Ташкент, на киностудию "Узбекфильм". Ей предложили главную роль в узбекском фильме.
Но началась война, Ирина попросилась на фронт, ее направили в военную цензуру, там прослужила всю войну, шагая вместе с действующей армией по Украине, Польше, Чехословакии и Австрии. После Победы Ирина вернулась в Ашхабад. На фронте она уже работала в военной цензуре, занимаясь перлюстрацией воинской переписки и отчасти переводчиком, поэтому ей после войны предложили работать в местной контрразведке, где она приобрела большой опыт конспиративного наблюдения за объектами, выявления слежки и ухода от нее.
В 1947 году она была переведена в Москву, на Лубянку, а в 1952 году под псевдонимом Бир её направили в Японию для нелегальной работы в возрождаемой после гибели Рихарда Зорге советской резидентуре, которую возглавил наш разведчик полковник Шамиль Абдуллазянович Хамзин (псевдоним - Халеф). По планам и предписанию центра они зарегистрировали брак и Алимова стала госпожой Хатыча Садык. Однако брак стал не только фиктивным, по "легенде", но и настоящим супружеством двух людей, объединенных общей опасностью, общим делом, общей судьбой.
После этого разведчики-нелегалы отправились в Японию, где прожили 13 лет. В 1967 году, получив приказ Центра, они уехали якобы в отпуск, а на самом деле навсегда из Японии - сначала во Францию, а затем через Испанию, Италию, Швейцарию - на Родину.
Закончила службу в КГБ в звании майора.
Ирина Каримовна Алимова несомненно была бы кинозвездой, но выбрала судьбу разведчицы.

Ушла из жизни 30 декабря 2011 года. Похоронена 06.01.2011г. с воинскими почестями на Донском кладбище в Москве.

ПРИЗЫ И НАГРАДЫ
***
Орден Отечественной войны 2-й степени.
Орден Красной звезды.
Медаль "За боевые заслуги".

13 ЛЕТ ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ
Труд, Москва, 23.04.2005 г.
Виталий ГОЛОВАЧЕВ

Биби-Иран Алимова
***
Бывшая советская разведчица Ирина Алимова стала почетным членом женского общества "Ак калфак"

10 сентября в исполкоме Всемирного конгресса татар состоялся торжественный прием в почетные члены женского общества «Ак калфак» бывшей советской разведчицы Ирины Алимовой, работавшей в Японии с 1954-го по 1967 год.

Ирина Алимова чье настоящее имя Бибиран, родилась в туркменском городе Мары, откуда в 1952 году попала в Китай, а затем была переброшена в Японию. Как сообщил начальник отдела исполкома Всемирного конгресса татар Фарит Уразаев, в Японии она в звании подполковника Советской разведки вместе с мужем полковником Шамилем Хамзиным работала в японской фирме «Экспорт-импорт» и оба они выполняли задания советского командования, которые главным образом касались сбора информации об американских военных базах, размещенных в Японии. В этом им значительно помогали члены татарского сообщества Японии, с которыми у разведчиков были налажены надежные контакты. Сейчас Ирине Алимовой 84 года, она живет в Москве, где в 1991 году похоронила своего мужа.

Фарит Уразаев поясняет, что общество «Ак калфак» существует при Исполкоме Всемирного конгресса татар и занимается розыском женщин как проявивших героизм, так и выдающиеся успехи в различных сферах деятельности.

РАЗВЕДЧИЦА-НЕЛЕГАЛ ИРИНА АЛИМОВА: "МЫ РАБОТАЛИ НЕ РАДИ НАГРАД"

Коничева! - сдержанно улыбаясь, приветствовала японского журналиста на пороге своей московской квартиры Ирина Каримовна Алимова, бывшая разведчица-нелегал, проведшая под чужим именем 13 долгих лет в Стране восходящего солнца. Элегантным жестом хозяйка пригласила гостя войти. Несмотря на долгое отсутствие языковой практики, в ее японском почти не ощущался акцент.
- Здравствуйте! - тоже с улыбкой и традиционным легким поклоном ответил на хорошем русском языке шеф московского бюро японского информационного агентства Киодо Цусин Ёсихико Мацусима. Он протянул хозяйке квартиры большой букет алых роз и сказал: "Очень благодарен, что согласились на эту встречу". Позже его рассказ о советской разведчице опубликовали крупнейшие японские газеты. Токийская телекомпания решила снять фильм об Алимовой. А в тот вечер они говорили, переходя с русского на японский и затем снова на русский, о далеких 50-х и 60-х годах, об ушедшей в прошлое "холодной войне", которая на протяжении десятилетий разделяла мир.

Задолго до статей в японской прессе и телефильмов, показанных по российским каналам, про трудную судьбу двух наших разведчиков - Ирины Алимовой и ее мужа Шамиля Хамзина - рассказал "Труд": шесть больших публикаций появились еще в 1990-м.

Бибииран Алимова (для простоты ее называли Ириной, и это имя прижилось) родилась в туркменском городе Мары в июне 1918-го. Ей было 18, когда неожиданно (понравилась внешность) пригласили на студию "Туркменфильм". Вскоре обаятельная девушка сыграла одну из главных ролей в вышедшем тогда на экраны фильме "Умбар". Пришла слава, ее узнавали на улице, в магазине. Затем - учеба актерскому мастерству в Ленинграде, в группе Г. Козинцева и Л. Трауберга (очень пригодилось ей позже искусство перевоплощения). Начало войны застало Ирину на студии "Узбекфильм". Ей как раз предлагали роль в новой картине, но она сказала, как отрезала: "Отправлюсь на фронт". И добилась своего (ее кремневая воля и целеустремленность отмечались впоследствии во всех служебных характеристиках).

Ирину направили в подразделение военной цензуры. Использовали и как переводчицу (легко давались ей иностранные языки). С действующей армией прошла Украину, Польшу, Чехословакию... 9 мая 1945-го встретила в Вене. Предстоящий 60-летний юбилей Победы, который мы будем скоро отмечать, имеет к Ирине Каримовне самое прямое отношение. Тем более что в строю, только не армейском, а Службы внешней разведки, она оставалась и после окончания войны еще более 20 лет.

В конце 1953-го в Китай прибыла дочь богатого уйгура - госпожа Хатыча. Там она встретилась со своим (по легенде) женихом Энвером Садыком - тоже, по документам, уйгуром, на самом деле советским разведчиком Шамилем Абдуллазяновичем Хамзиным. Так уж получилось, что они раньше не были знакомы (Шамиль находился в длительной зарубежной командировке) и увидели друг друга впервые в Китае. Там же, как было обусловлено еще в Москве, зарегистрировали брак. Потом перебрались в Японию, где занялись мелким бизнесом. Первое время Центр не мог оказать им финансовую поддержку. Пригодился один из талантов Ирины - умение вышивать. Она украшала искусными узорами воротнички женских блузок, платья, юбки. Магазины бойко торговали этим ходовым товаром. Только за счет этого тогда и жили Хатыча и Энвер Садык. Позже вместе с партнером открыли импортно-экспортную фирму, которая занималась продажей одежды...

Так началась их нелегальная разведывательная работа. Закрепились вначале в портовом городе Кобэ (префектура Хёго), затем поехали в Киото, Токио... У нее был псевдоним Бир, у него - Халеф. Госпожа Хатыча владела не только уйгурским, но и английским, турецким, японским языками (знание русского, узбекского, азербайджанского и туркменского тщательно скрывала). Ее муж тоже знал восемь языков. За эти 13 лет им удалось немало сделать. Были переданы в Москву сотни шифрованных сообщений, содержащих ценную информацию, в том числе о секретных планах японских милитаристских кругов, об увеличении армии, о предполагаемом вхождении страны в новую военно-политическую группировку...

Конечно же, случались не раз и острые моменты. Очень тревожной была ситуация, когда японская контрразведка взяла их "под колпак" (по доносу заподозрившего что-то белоэмигранта). Энвер и Хатыча, проявив фантастическую смелость, обратились в посольство третьей страны, гражданами которой тогда по документам являлись. За них поручились, и "колпак" был снят. Уход от слежки, закладка контейнеров в тайники, сбор информации, улаживание последствий автомобильной аварии - все это было опасно и требовало недюжинной выдержки, находчивости, профессионализма.

В 1967-м, получив приказ Центра, они уехали (так и не "раскрытыми") якобы в отпуск, а на самом деле навсегда из Японии - сначала во Францию, а затем через Испанию, Италию, Швейцарию - на Родину. Вскоре полковник Хамзин отправился (уже один) в новую командировку под чужим именем. Гонконг, Лондон, Солт-Лейк-Сити (штат Юта, США)... Он вернулся в Москву в 70-х.

После публикаций в "Труде" материалов об этих разведчиках они были удостоены в 1990-м высоких правительственных наград. Ирине Каримовне вручили орден Красной Звезды, ее супругу - орден Красного Знамени. "Я, конечно, очень рада сегодня, но хотела бы заметить, что мы работали не ради наград", - сказала мне тогда виновница торжества. А в 1991-м не стало Шамиля Абдуллазяновича Хамзина, который ранее перенес уже два инфаркта (такие заграничные командировки не проходят для здоровья бесследно). "Мы с ним прожили счастливо 37 лет, деля радости и трудности, - говорит Ирина Каримовна. - Он очень любил меня". "А вы его?" - не удержался я от неделикатного вопроса. Моя собеседница, немного подумав, ответила честно: "Нет, такой большой любви, о которой читаем в книгах, не было. Привязанность, теплые чувства - да, это без сомнения. Нам вместе было хорошо". Откровенность, мужественная прямота собеседницы, признаюсь, производят поразительное впечатление.

Сегодня Ирина Каримовна живет одна в уютной однокомнатной квартире. Ее навещают брат, племянница, ее муж, которым она отдала свою прежнюю двухкомнатную "хрущевку" на Щелковском шоссе. Пенсия, хотя и не очень большая, но на самое необходимое хватает. Сама ходит в магазин, готовит обед. Несмотря на преклонный возраст (в июне будет 87), ищет и находит для себя общественную работу. Недавно выступала в актовом зале школы № 1186. Полтораста учеников слушали ее рассказ, затаив дыхание. Пару лет назад ездила в Казань, на родину отца и мужа. А в августе ("если Бог даст силы") снова хочет побывать в этом городе. На одиночество не жалуется: "Столько дел, что едва успеваю". Но на вопрос, довольна ли она своей жизнью, отвечает уклончиво: "Иногда - да, иногда - нет". Долго молчит, не любит жаловаться. Потом с горечью признается:

Тяжело мне стало ходить, нужна машина, чтобы брат мог отвезти за город подышать воздухом или же в поликлинику... Хотела по инвалидности "Оку" получить. А меня бесцеремонно "отшили": "У вас руки есть, ноги есть, никакая машина не положена, ступайте..." Заплакала от обиды и ушла. Теперь вот прошу, чтобы врач время от времени навещал меня - районная поликлиника далеко, добираться мне очень трудно. Но, видно, не заслужила...

Хотелось бы надеяться, что нынешние бытовые неурядицы Ирины Каримовны все-таки удастся в ближайшее время уладить. Отважная разведчица заслужила право хотя бы на внимание чиновников к себе.

В преддверии 60-летия Великой Победы редакция поздравляет подполковника Алимову с приближающимся юбилеем, желает ей здоровья и такого же жизнелюбия, которое поддерживало, прибавляло ей силы в течение всех минувших лет.

"Земля в садах, а не в золе.
Цветы приветствуют весну!
И громко бьются на земле
Сердца убившие войну!"

В годы Великой Отечественной войны советский разведчик Игорь Харитонович Аганин служил в контрразведывательном органе гитлеровцев ГФП-312. ГПФ - тайная полевая полиция, созданная Гитлером как секретный инструмент безграничного террора для тотального подавления антифашистской деятельности на территории оккупированных вермахтом стран. В приговоре Международного Нюрнбергского трибунала подчёркнуто: ГФП в большом масштабе совершала военные преступления и преступления против человечества. Разведка в глубоком тылу врага - не разовый, а ежедневный и ежечасный риск! Каждая минута – испытание. Один неверный шаг и…

Настоящее имя Аганина - Ибрагим Хатямович. Когда его зачислили в полковую разведку, командир взвода сказал: «Длинное у тебя имя, Аганин. Пока прокричишь, предостерегая от опасности, немец трижды выстрелить успеет. И-бра-гим - три пули! Будешь у нас Игорем!» Так и звали, а Хатямович - Харитонович. Тут тоже есть свой резон - не надо угадывать национальность.

Ибрагим Аганин детство провел в городе Энгельс - столице автономной республики немцев Поволжья. Довольно быстро освоил немецкий язык, на котором здесь говорили повсюду - на улице, в магазинах, в клубах. Мальчик имел способности к языкам. На изучении языков настаивал и дядя Аганина - Алексей Николаевич, воевавший в годы Гражданской войны в Первой конной Буденного. В 1940 г. после окончания школы Игорь Аганин приехал в Москву и поступил в Высшее техническое училище имени Баумана. 23 июня 1941 г. ушел добровольцем на фронт.

Вскоре Аганина назначили переводчиком в штаб полка. После ранения, выхода из окружения и лечения в госпитале окончил курсы военных переводчиков в г. Куйбышеве. В 1942 г. лейтенант Аганин И.Х. - на Сталинградском фронте. Однажды, попав в окружение с группой наших бойцов, лейтенант Игорь Аганин, как старший по званию, принял решение пробиваться к своим, изображая, будто бы ведет советских военнопленных. Снял с убитого немецкого офицера униформу, взял его документы. Ночью Аганин громким голосом отдавал команды. Так он сумел вывести красноармейцев в расположение своей части. После этого случая в штабе Юго-Западного фронта Аганину предложили стать разведчиком за линией фронта.

Первое задание двадцатилетний Игорь Аганин выполнял под именем прибалтийского немца лейтенанта Отто Вебера, который тоже служил переводчиком. Вебер до войны учился среди русских эмигрантов и только в начале 1941 г. уехал на историческую родину. Этим объяснялся русский акцент в превосходном немецком языке Аганина. На подготовку к операции было отведено слишком мало времени, поэтому многое из того, что должен был знать немецкий лейтенант, Игорю было неизвестно. Риск был огромный. Он никогда не жил в Германии, и мог «погореть» на чем угодно: на незнании немецких фильмов и актеров, футбольных команд и знаменитых игроков и т. д.

Аганин попал работать переводчиком в тайную полевую полицию, созданную в системе абвера. Он отлично выполнил свое первое разведзадание, а когда почувствовал, что близок к провалу, и собирался перейти линию фронта, чтобы сдаться своим, как об этом было условлено еще до его засылки в тыл врага, - получил новое задание - остаться за линией фронта, и снова, уже в роли другого немецкого офицера, приступить к выполнению очередного задания…

23 февраля 1943 года Игорь Аганин отправился на новое задание. Ему предстояло перевоплотиться в Рудольфа Клюгера - немца, до мозга костей преданного фюреру, о чем свидетельствуют безукоризненные документы и рекомендательные письма. Он ушел буквально из-под гусениц советских танков, которые так неожиданно ворвались в Чир. У него пробивается русский акцепт, ведь он столько лет прожил с матерью в России. У его матери выдающиеся заслуги перед немецким генеральным штабом. И брат матери, его дядя, тоже заслуженный человек - кавалер двух Железных крестов. Он командует пехотным полком. Рудольф, получив разрешение на поездку в Чир, разыскивает своего дядю-полковника.

Линия фронта осталась позади. Все шло, как было задумано. Да вот незадача: перебираясь на западный берег небольшой речушки, Ибрагим провалился под лед. Выкарабкался, конечно, но промок до нитки, а мороз злой, звенящий. В каком-то заброшенном хлеву выжал наспех одежду. Спасение виделось в одном - бежать, в крайнем случае идти и идти самым быстрым шагом, пока хватит сил. Сил хватило до Амвросиевки. Там он, обмороженный, видимо с температурой, предстал перед немецким комендантом и был немедленно отправлен в госпиталь, поскольку документы Рудольфа Клюгера сомнений не вызывали. Комендант обещал лично навести справки о его дяде - командире пехотного полка. Комендант сдержал слово, и в день выписки из госпиталя Рудольф получил письмо с приглашением прибыть в Донецк - в отдел 1-Ц штаба 6-й немецкой армии. Здесь он узнал о гибели дяди и получил назначение поработать при штабе военным переводчиком.

Эта должность открывала немалые возможности. Игорь вживался: в характер делопроизводства, в те «топкости», которые присущи только немцам. К тому же чувствовал, что его все-таки проверяют. Разве случайно, скажем, на столе у шефа остаются распоряжения на аресты подпольщиков, планы карательных налетов: как отнесется к этому переводчик? Позже одному, без провожатых, поручили доставить в тюрьму задержанного партизана. Разведчик понимал: спасти его - верный провал. А у тебя задача особой важности. Но главное, что изучал Аганин, - души врагов. Коварных, хитрых. Уж кто-кто, а гестапо, абвер вбирали в себя сливки фашистского режима. Они никому не верили, даже себе - детали страшной гитлеровской машины. На пытки и казни сходились как на зрелищные представления.

И все-таки они не всегда были такими, какими хотели казаться. На виду у всех, особенно у старших, затянутые в мундиры - одни. Чуть погасли «юпитеры» - иные. Кто воровал, кто пил до беспамятства, кто мог забыть все из-за какой-нибудь потаскухи. Например, Фридрих, сосед по комнате. Дай ему белье с убитой, рушник застиранный - все возьмет, не моргнув, все запишет в блокнотик и отправит посылкой в фатерлянд (на родину). Вот и приходилось Рудольфу Клюгеру, строя из себя рубаху-парня, одному доставать водку, другого знакомить с веселой компанией, третьему подбрасывать кое-что из трофеев шефа. Иначе не раскроются, подонки! А так легче работалось: в одном месте что-то секретное прочитал, тут что-то услышал, там увидел - постепенно складывалась картина. Карл, заместитель начальника отдела, нередко отбывал после обеда к любовнице. Переоденется, бывало, и, смотришь, в рабочем мундире ключи от стола или сейфа оставит. В считанные минуты воспользуйся его оплошностью, прочитай, что нужно, запомни, что нужно. И в Центр, где эти сведения могут очень и очень пригодиться!

А связь с Центром... Как она порой легка в рассказах и книгах о разведчиках и как трудна на самом деле! Еще до ухода в тыл Аганин получил явку: улица, дом, фамилия будущего помощника. И вот эта улица, не раз снившаяся по ночам, вот... Вместо дома - воронка. Как бы ты ни был выдержан, теряешься на мгновение, но потом понимаешь: война есть война. Она меняет судьбы государств и народов, перечеркивает биографии людей, разрушает планы, составленные в штабах. Взглянув внешне безразлично на руины, Аганин зашагал дальше, а сердце сжалось так, что хоть останавливайся передохнуть. Спокойно, спокойно. Главное - выдержка...

Аганин распрямил плечи: эта явка не единственная. Здесь, во вражеском тылу, немало верных людей. Сколько раз он с болью видел, как зверски фашисты пытают патриотов, добиваясь, чтобы они раскрыли подполье, выдали товарищей; и гордость наполняла сердце: в ответ было только молчание. Разведчик проверил запасную явку - она была готова к действию. Чувствовал, что его друзья следят за ним, не замедлят прийти на выручку, как можно быстрее и аккуратнее освободить очередной тайник от драгоценных материалов. Вот один только пример. Апрель - май 1943 года: двенадцать «посылок» подготовил разведчик, и ни на минуту не задержались связные. Раньше многих предположительных сроков получал он сигналы, что донесения уже переправлены в Центр. И еще ценны эти месяцы тем, что он все более и более входил в профессиональную форму. Эти месяцы, наука этих месяцев, скажутся потом, несколько позже, когда Рудольф, уже штатный переводчик ГФП-312, будет работать в Крыму…

По своей сущности тайная полевая полиция - ГФП - это полевое гестапо. Его группы в полосах действия подопечных гитлеровских армий призваны были вести контрразведку, которая по фашистским установкам включала и такую задачу, как регистрация, а затем полное уничтожение лиц советского и партийного актива, всех коммунистов и комсомольцев, всех отмеченных когда-либо правительственными наградами СССР, всех заподозренных в общении с партизанами и подпольщиками, всех, кто хотя бы выражением лица выкажет недовольство «новым порядком» или добрым словом вспомнит жизнь до оккупации.

Ехал он в Крым пассажирско-товарным поездом. В обшарпанном, скрипучем вагоне стоял удушающий запах шнапса и пота. Разговаривали об одном: как бы добыть закуски и выпивки, как бы пристроиться в тылу, чтобы не видеть больше этот проклятый фронт. В разговорах о войне уже не чувствовалось той спеси, превосходства, как, скажем, годом раньше. Удары под Москвой , Сталинградом , на Курской дуге сбили эту спесь. Может быть, по этой причине не было здесь особой придирчивости при проверке документов? Аганин вспоминает, как обрадовался его будущий начальник, развернув удостоверение Рудольфа: «О, прекрасно! У вас есть опыт! Вы нам подходите!»

Буквально через неделю или полторы полицей-комиссар Отто Кауш снова вызвал Рудольфа:
- Мне понравилась ваша прилежность. Ценю людей, умеющих работать без понукания. Не захотели бы вы заменить моего адъютанта? Бедняга слег в госпиталь, рана открылась...
Разведчик был ошеломлен предложением. Счастье само лезет в руки! Но он подавил в себе волнение, разыграл подобие испуга, стал отказываться, мол, смогу ли, подойду ли для господина комиссара, хотя, видит бог, для меня нет большей чести...
Кауш рассердился:
- Нет, нет, Руди, я и слышать не хочу отказов!

В последующие месяцы Рудольф старался доказать своему шефу, что тот не ошибся в выборе. Четкость, доведенная до педантизма, услужливость, которую так любил Кауш, стремление адъютанта предугадать малейшие желания, капризы, тайные пристрастия - все это постепенно поломало официальность в отношениях между начальником и подчиненным, соединило их узами «дружеского» расположения. Кауш порой пересаливал в требованиях, но Рудольф не обижался на него. Ему и награды другой не нужно было, кроме той, что портфель Кауша, по воле шефа, всецело перекочевал в руки адъютанта. Самые секретные документы теперь преспокойно и официально прочитывались Рудольфом. Он черпал из них сведения, которые, как и прежде, без промедления отправлялись на Большую землю.

Правда, когда советские войска перешли в решительное наступление в Крыму , со связью стало хуже. Немецкие штабы снимались неожиданно, обстановка была нервозной. Команда полевого гестапо тоже потеряла покой. Случалось, Кауш, монументально-спокойный Кауш, орал во всю глотку, требуя, чтобы адъютант за пять минут собрал его имущество и гнал машину.

И все-таки Рудольф ухитрялся передавать в Центр самое важное. Спросите, как это удавалось? По-всякому было. Однажды попалась на глаза записка неизвестного агента, сообщавшего комиссару Каушу о неблагонадежности румынского капитана Иона Ложухару. Он, явствовало из доноса, ведет пораженческие разговоры, не верит, что великая Германия оправится когда-нибудь от смертельных ударов Красной Армии, и вообще жалеет, что Румыния пристегнула себя к гитлеровской колеснице. Кауш успел прочитать бумагу, нарисовал на ней шутя, как он любил, крест и пулю. Кстати, на бумагах, проходивших через руки Рудольфа, частенько встречались эти старательно выписанные кресты, означавшие: «Присмотреться и в случае подтверждения пустить в расход».

Ложухару неожиданно поднял глаза на Рудольфа, в них застыл немой вопрос: «А вы ведь тоже гестаповец, почему же решили помочь мне? Что за причины?» Я понимаю ваше состояние, - сказал разведчик, - но иного выхода у вас нет. Вам нужно бежать. Но не скрываться где-нибудь, а во что бы то ни стало перейти через линию фронта и попросить первого же советского офицера провести вас к начальнику разведки. Остальное будет сделано. Согласны? Подумайте, но недолго, времени мало. И не вздумайте пойти в гестапо, чтобы выдать меня. Я здесь не один. Оставшиеся отомстят за предательство. Незамедлительно!

Капитан облегченно вздохнул: «Я подумаю». Утром, как условились, он появился в городке, неподалеку от комендатуры. Зашел к торговцу безделушками, выпил у разносчика стакан вина. Рудольф вышел ему навстречу, прошел мимо, незаметно дал сигнал следовать за ним. На окраине под густой, узловатой акацией он еще раз словесно описал маршрут, задачу и вручил зашифрованные донесения. Без слов, лишь глазами, они попрощались...

Через неделю к столу Рудольфа приблизилась уборщица. Не поднимая головы, продолжая протирать пол, она сказала, что Ион благополучно перешел через линию фронта и в Центре распорядились: отныне связной будет она. И все это тихо, быстро. Только, уходя, улыбнулась открыто, ободряюще, как улыбаются друзья, вынужденные силой обстоятельств встречаться в тяжелой и непривычной обстановке. Вера Шикина действовала искусно, словно перед этим окончила специальные курсы. У нее донесения забирал брат, партизан, и уносил их в горы, командиру отряда. Никогда еще у разведчика не было так светло на душе, как в те дни. Словно по часам, через два на третий день, уходила в Центр «почта». И так же четко поступали задания. Получая их, Игорь как бы лично разговаривал со своими руководителями, радовался, что имеет возможность помогать советским войскам, теснившим врага на запад.

Шли недели, месяцы. В Центр поступали все новые и новые донесения Аганина - Клюгера. Ценность некоторых из них была чрезвычайной. Кауш относился к своему адъютанту с неизменной уважительностью, случалось, и советовался как со знающим Россию, кого внедрить в качестве агента на территории СССР. Как раз в те дни из Крыма ушло донесение, в котором сообщались фамилии шпионов, заброшенных на Кубань и Ставропольщину. Вскоре Кауш объявил Рудольфу, что командование хотело бы оставить на советской территории и его самого. «Вы молоды, Руди, соглашайтесь! Сделаете блестящую карьеру! Германия вас не забудет!» Рудольф лишь на мгновение задумался, а потом, с чувством вскинув руку в нацистском приветствии, ответил:
- Отечество для меня, господин комиссар, превыше всего!

Так бы, наверное, и вышло, «забросили» бы Рудольфа куда-нибудь в СССР, если бы не одна встреча, круто изменившая все планы. Как-то Кауш вызвал его и озабоченно объявил: «Нам вдвоем нужно отправиться в Брашов. Там будет совещание, съедется цвет полевого гестапо. Повестка одна: внедрение агентуры в СССР. Не забудьте документы, подготовленные мною. Портфель берегите, иначе с нас голову снимут! Да, кстати, в Брашове вас ждет сюрприз - встреча со старым приятелем. Он звонил, интересовался вами, но просил его пока не называть. Видно, хочет удивить вас погонами и высокой должностью в Берлине».

Рудольф мгновенно понял: его песенка спета, нужно бежать! И в ту же ночь по дороге в Брашов он скрылся, прихватив портфель Кауша. Через несколько суток, измучившись смертельно, появился Аганин в расположении советских подразделений. Забыв, что не снял еще гестаповской униформы, он целовал солдат, офицеров, жадно глотая воздух, которым не дышал так долго... Начальник разведотдела тоже целовал его - своего ученика, помощника, друга. На плечи легли родные лейтенантские погоны. Солнце ласково касалось ордена, медали, врученных за все сразу. Живые золотистые лучи играли, трепетали на них. А советские войска пробивались к Берлину ...

Вскоре после войны лейтенант Аганин но состоянию здоровья уволился в запас и, как советовали врачи, занялся делами, далекими от недавней особой работы: требовалось подлечить нервы. Говорят, что актеры, побыв немного на сцене в роли гестаповцев, после спектакля торопятся под душ. Сбросив мундир гестаповца, Аганин не выходил из душевой часами, но успокоения не наступало. Казалось, гестаповская униформа оставила на теле невидимые ожоги и невозможно избавиться от непроходящего зуда. Тогда-то медики и сказали: это - нервное, надо резко переключиться в своей деятельности на что-то, уводящее мысли от прошлого. И он ушел, как мечтал до войны, в мир математических формул, чертежей и схем, дерзких технических идей. Окончил институт, аспирантуру, стал кандидатом наук и доцентом.

Игорю Харитоновичу часто приходилось выступать на послевоенных процессах против военных преступников, карателей и предателей, в качестве свидетеля - ведь многих из них советский разведчик знал лично. Например, его показания на судебном процессе в Краснодаре по делу изменников и предателей Родины - Михельсона, Шепфа и др., помогли их разоблачению. Так же как и разоблачению переводчиков ГФП, служивших с ним в Макеевке: Потемина и Юхновского…

Статья написана по материалам книги "Подвиг живёт вечно. Рассказы о разведчиках", сост. И. Василевич,
по рассказу М. Кореневский и А. Сгибнев "Прошу пригласить свидетеля Аганина!",
М., "Политздат", 1990, с. 129 - 179.

Часть третья. Последний свидетель

Для многих война закончилась в 45-м, но не для Ибрагима Аганина. Свой счет фашистским палачам разведчик предъявит в послевоенное время на процессах, которые, как уже говорилось, пройдут во многих странах мира и у нас, в России. Десятки лет он будет выполнять вторую часть своего спецзадания, полученную в феврале 43-го года. Как написал Константин Симонов в одном из своих военных очерков, «войной начиналась его память». Тогда каратели и в страшном сне не могли представить себе, что их «коллега», переводчик тайного гестапо — ГФП-312 в Донецке и ГФП-721 в Крыму — предъявит им свой гамбургский счет возмездия.

Немало книг вышло о героизме подпольщиков на оккупированных фашистами территориях Донбасса и Крымского полуострова. Назову лишь некоторые. «Смерти смотрели в лицо» — о донецком подполье писателя-фронтовика Виктора Шутова, с кем Ибрагима Аганина на долгие годы связала крепкая дружба. «В нашем городе» — о донецких молодогвардейцах — Ларисы Черкашиной. «Еще одна страница» — повесть Леонида Лохманова о крымских молодогвардейцах «Молодой гвардии-2».

Да, когда в декабре 1943 года Сов-информбюро сообщало о подвиге трагически погибших молодогвардейцев Краснодона, родилась другая боевая подпольная организация — в селе Марфовка Крымской области. Она тоже назвала себя «Молодой гвардией» и продолжила дело своих товарищей. Так что роман Александра Фадеева «Молодая гвардия», увековечивший подвиг молодых краснодонцев, можно сказать, является и литературным памятником крымским молодогвардейцам.

В ответе Министерства обороны РФ на мой запрос называлась еще одна книга — «Герои невидимого фронта», вышедшая в Донецке совсем недавно, в 2007 году. И в очерках журналистов С. и Г. Наконечных раскрывались новые страницы жизни и борьбы И.Х. Аганина.

Но я не смогла бы ни прочитать, ни подержать в руках все эти издания, если бы не спасительная помощь ректора Челябинской государственной академии культуры и искусств Владимира Яковлевича Рушанина, директора Челябинской областной универсальной научной библиотеки Ирины Васильевны Гудович, ее заместителя Натальи Петровны Расцветаевой. Нужные мне книги и журналы невозможно было найти не только в Челябинске, но и в других городах России. Видимо, политическое эхо 90-х коснулось и наследия военной литературы. А ведь война была одна на всех: русских, татар, белорусов, украинцев, евреев. И Победа, омытая кровью солдат разных народов, тоже была одна на всех. Спасла меня находчивость Натальи Петровны Расцветаевой. Электронную версию книги украинских авторов «Герои невидимого фронта» все же удалось получить.

…Итак, на судебных процессах в Ростове, Москве, Берлине опознанные с помощью И.Аганина каратели сразу узнавали бывшего переводчика полевого гестапо Руди — Рудольфа Клюгера, или Георга Бауэра. И сначала не улавливали цели его присутствия на судах. Более того, они надеялись с помощью бывшего зондерфюрера доказать свою невиновность. Удалось же самому Бауэру-Клюгеру добиться этого. Но в какой шок впадали бывшие фашистские палачи, когда становилась очевидной истинная роль переводчика тайной полиции. Его показания были страшнее артобстрелов на передовой.

Так, после войны Ибрагиму Аганину удалось раскрыть десятки бывших работников абвера и СД. Но путь к правде был труден. Он пролегал через невероятно сложные доказательства вины предателей и невиновности оклеветанных патриотов. В книге «Герои невидимого фронта» примеров тому предостаточно. Приведу некоторые из них.

…В годы войны в Крыму действовало чекистское подполье. Сколько ценных сведений передали разведчики Центру, известно только самой истории. И вот эти восемьдесят смелых, отчаянных ребят были заподозрены в предательстве. И восемьдесят семей получили известия о своих сыновьях, братьях, мужьях как о без вести пропавших. Но И.Аганин утверждал обратное: нет, не без вести пропали чекисты-разведчики, в их гибели повинен их резидент полковник Гисак Арабаджаев.

А вычислил предателя Ибрагим Хатямович по фашистским материалам, которые раскрывали путь оборотня в погонах. Уже через два месяца после высадки группы в Крыму полковник оказался в руках провокаторов абвергруппы-302 «Геркулес». Допрашивали его в фельдполиции № 312. Переводчиком был Бауэр-Аганин. И все показания предателя были запротоколированы: от информации по заброске наших разведчиков в Берлин и кончая явками чекистов в Крыму.

Однако сообщения И.Аганина не были приняты к сведению соответствующими органами и оставались нереализованными до 1978 года. Именно в том году был арестован один бывший крымский каратель. И только после этого правда восторжествовала. Восемьдесят семей узнали о трагической гибели своих родных: все чекисты были расстреляны гестаповцами.

Но предавали не только взрослых. Станислав Наконечный в очерке «Переводчик тайной полиции» приводит леденящий душу факт.

После смерти любимого всей детворой нашей страны писателя Александра Грина («Алые паруса», «Бегущая по волнам») его вдова Нина Грин осталась в годы войны в подполье на оккупированной территории Крыма. Но занялась совсем другими делами. Став для фашистов дамой, приятной во всех отношениях, она выдала нацистам группу пионеров и школьников 10—13 лет. Детей расстреляли как опасных врагов Германии. А Нина Грин и ее сообщники сделали все, чтобы оклеветать юных патриотов посмертно. И их матерей сослали в Сибирь, откуда многие так и не вернулись.

Сколько сил и времени отдал Ибрагим Аганин восстановлению справедливости и доброго имени детей-патриотов, знал он один. Героическому подвигу юных героев писатель Иван Мельников посвятил замечательную книгу «Пока бьется сердце». Но, как ни парадоксально, И. Аганину пришлось вести борьбу и за доброе имя самого писателя. В марте 1986 года он напишет Станиславу Наконечному, автору очерков о судьбе самого разведчика, в книге «Герои невидимого фронта»: «У меня на днях побывал писатель из Симферополя Иван Карпович Мельников, автор более 20 работ по крымскому подполью. За то, что в своих книгах он остро задевал преступников и выступал на собрании против местных партократов, у него выкрали партбилет, состряпали дело с аморальщиной, разбили семью, исключили из партии. Бывшие преступники и их покровители смеются, союзники — в кусты, а он уже два года тщетно добивается правды».

…Феномен предательства ученые изучают давно. Единого мнения нет. Как утверждает автор статьи о коллаборационизме, то есть предательстве, в годы Великой Отечественной войны Евгений Кринько, политическое клише мешает многим ученым проникнуть в суть этого явления. Следует различать активное и пассивное предательство, бытовой, административный, экономический, военно-политический коллаборационизм. И не все действия «можно квалифицировать как измену Родине». Вывод ученого: «…молодых историков сейчас отличает стремление создать более или менее беспристрастную картину событий оккупации, отказавшись от морально-этических оценочных и политико-правовых категорий».

И мне почему-то сразу вспомнилась книга Геббельса «Последние записи», изданная в России в середине 90-х. Посвящалась она последним месяцам войны: запомнился эпизод встречи с генералом Власовым. Осенью 1941 года Власов советовал Сталину сформировать дивизию из заключенных для обороны Москвы. А в марте 1945 года этот же совет Власов дает уже Геббельсу. Министр пропаганды делает следующую запись в своем дневнике: «Я подробно рассказал фюреру о своем разговоре с Власовым, в частности о средствах, которые он использовал по поручению Сталина осенью 41-го года для спасения Москвы. Фюрер согласился создать в Берлине несколько женских батальонов».

Но вернемся к нашему повествованию. Свидетельские показания разведчика И.Х. Аганина на многих военных процессах по делу изменников Родины привлекали историков, писателей, ученых, журналистов. Из письма военного юриста генерала С. Синельникова военному историку С. Асанову: «С большим удовольствием прочел в газете «Красная звезда» ваш рассказ о работе разведчика И. Аганина в контрразведывательном органе гитлеровцев ГФП-312. Честь и хвала ему — мужественному советскому человеку. Никогда не забуду его показаний на судебном процессе в Краснодаре по делу изменников и предателей Родины — Михельсона, Шепфа, Потемина и других. Перед нами раскрылись действительно малоизвестные страницы войны».

На одной странице, думается, следует остановиться подробнее. А для этого нам вновь придется вернуться в 1943 год.

…В первых числах марта гитлеровцы отмечали день памяти солдат, отдавших жизнь за фюрера и великую Германию. Перед строем подчиненных выступил с речью полицей-комиссар ГФП-312 Майснер. Да, тот самый Майснер, который встретил вновь прибывшего Георга Бауэра-Аганина у себя в кабинете, где пытали пленного. Тот Майснер, который отдавал приказы арестовывать всех гражданских лиц, которые хотя бы издали посмотрят в сторону воинских колонн, эшелонов, штабов, казарм, и каждый второй, из попавших в руки майснеровских следователей, лишался жизни.

— Мы стояли рядом с Потеминым в том строю, — рассказывал военному трибуналу Московского военного округа свидетель И.Аганин, — поскольку были одного роста. В связи с торжественным построением на нас была новенькая с иголочки военная форма. Именно о такой форме зондерфюрера и мечтал Потемин, когда был завербован абвером прямо в нашей разведшколе.

От друзей Потемина, а также из документов, хранившихся в сейфах полевого гестапо, Бауэр-Аганин узнал, что Потемин на отличном счету у обер-палача Майснера. Активен, усерден. «Заслуживает благодарности и отпуска с правом поездки в империю». Так было сказано в приказе фельдполицей-комиссара. Но биографию такую надо было заработать истязаниями, доносами, расстрелами, что Потемин и делал с большим усердием в надежде на новую жизнь в гитлеровской Германии.

А с приходом наших Потемин переписал биографию. В ней он уже предстал лейтенантом, который водил во вражеский тыл группу разведчиков и «для конспирации» остался у гестаповцев. Создал диверсионную группу, назвав среди ее участников людей, уже расстрелянных фашистами, и так далее и тому подобное.

«Чистая» биография спасла Потемина в мирное время. Он защитился, стал кандидатом исторических наук, заведующим кафедрой в одном из крупных московских вузов.

Но не догадывался Потемин, что в годы войны за его преступлениями наблюдали подпольщики и его «сослуживец», переводчик полевого гестапо Георг Бауэр, наш разведчик. Возмездие пришло в мирное время. Но если на судебных процессах нетрудно было доказать работу Потемина у нацистов, то раскрыть его истинное лицо в наши дни представляло большую сложность. Вот почему почти на всех отечественных и зарубежных процессах выступал со своими неопровержимыми аргументами И.Х.Аганин. Как подчеркивают авторы очерка «Прошу пригласить свидетеля Аганина» М.Кореневский и А.Сгибнев: «Аганин, прирожденный аналитик, тонкий психолог, что называется, «вычислял» изменников…». Действительно, делал это Ибрагим Хатямович по-научному и без промаха.

«Разве не было оснований предположить, — писал он своим друзьям в Донецк, — что если уцелел на войне Потемин, перекрасился, то со временем потянет его в донецкий архив? А коли так, то сложно ли определить, в какие именно фонды архива захочется ему заглянуть? И если эта версия верна, то из тех фондов попытается он изъять нужные документы. Но это не удастся сделать человеку, который не стал в архиве «своим». А таким, наверное, может стать только солидный исследователь, скорее всего профессиональный историк… Сейчас мы всей нашей следопытской группой «вычисляем» еще двоих из ГФП-721, они хорошо «знают» обстоятельства гибели многих героев-подпольщиков, партизан, разведчиков Украины и Северного Кавказа…».

Да, помимо научной, преподавательской деятельности, Ибрагим Аганин десятки лет занимался другой работой. Ее можно назвать военно-патриотической, но будет точнее — поисковой по велению памяти.

Почти каждое лето Ибрагим Аганин отправлялся со своими студентами в экспедиции в районы боевых действий макеевских, донецких, крымских подпольщиков. И результатом были новые факты, имена, неожиданные повороты уже известных событий.
В однокомнатную московскую квартиру бывшего разведчика письма шли постоянно и в огромном количестве.

«Низко вам кланяюсь и всем следопытам, снявшим тень подозрения с моего отца. Теперь в нашем городе официально и широко объявлено, что он оставался верным своей Родине до последнего вздоха».

«Мы уже потеряли надежду узнать правду о последних днях наших земляков, схваченных гестапо зимой 1943 года в разных местах Керченского полуострова. И вдруг читаем Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении героев…»

И таких писем-благодарностей не счесть. Но мне хотелось бы подчеркнуть еще одну особенность характера Ибрагима Аганина. Он никогда не забывал своих боевых помощников в тылу врага. Не будучи советскими солдатами, они доставляли добытый у фашистов материал через линию фронта. Среди них знакомый уже нам румын Ион Кожухару, которого спас наш разведчик от расстрела полицей-комиссара Отто Кауша и убедил перейти на сторону нашей армии. И немецкие антифашисты Рудольф Грамши и Ганс Угнаде, которые входили в одну из групп партизанского отряда.

«Считаю целесообразным, — писал И.Аганин С.Наконечному, — поехать в Германию с орденом (наградой), кинофильмами о донецких патриотах, в том числе о Грамши, Угнаде, пьесами, произведениями об этих героях, а может быть, и с материалами о зверствах фашистов в Донбассе и передать все это в дар немецкой молодежи как символ нашей совместной борьбы за мир».

Не успел Ибрагим Хатямович сделать это. Как и много других дел, запланированных на много лет вперед. Не выдержало сердце разведчика, который и в мирное время продолжал свой бой. Один инфаркт, второй…

На одном из московских кладбищ воздвигнут устремленный ввысь памятник с пятиконечной звездой. Здесь осенью 1987 года прозвучали прощальные слова генерала:

— Ибрагим Хатямович Аганин по праву вошел в десятку легендарных разведчиков тыла врага…

Эти же слова я услышала совсем недавно, в декабре 2009 года. Шла передача по федеральному каналу «Звезда» о молодых разведчиках, внедренных в годы войны в нацистские структуры, их мужестве, отваге, профессионализме. И прозвучало родное имя Ибрагима Аганина.

***
Однако точку в повествовании ставить рано. Во время работы над очерком я не раз обращалась за помощью к члену нашей Общественной палаты, участнику Великой Отечественной войны Евгению Федоровичу Куракину, человеку необычайной судьбы, чье имя знакомо всем южноуральцам. В восемнадцать лет пошел он на фронт, много раз был ранен. В мирное время поднимал целину, растил хлеб, руководил совхозами, работал в аппарате областного и центрального комитетов партии, пятнадцать лет занимался благоустройством и благополучием жизни земляков на посту председателя облисполкома и уже почти два десятка лет возглавляет городской совет ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов.

Я показала очерк Евгению Федоровичу, и наша беседа продолжалась несколько часов. Воспроизвожу маленький отрывок этого разговора.

— Евгений Федорович, филологи утверждают, что наше слово «подвиг», с ясным и прямым смыслом, с трудом находит точный перевод в европейских языках. Как вы к этому относитесь?

— По-моему, это слово стало нашим символом в двадцатом веке — кровавом, тяжелом, героическом. Да, предвоенное поколение мальчишек и девчонок росло в атмосфере обостренного чувства Родины. Оно выражалось во всем: в длинных очередях подростков в райвоенкоматы в июне 1941 года. Конечно, четырнадцати — пятнадцатилетних ребят отсылали домой «подрасти», а они вновь и вновь упрямо осаждали пороги военкоматов.

Вы правильно отметили в очерке, что для нашего народа тогда были близки интернациональные чувства. Мы все поголовно изучали испанский язык, немецкий, готовились защищать свою землю.

А как я добивался отправки на фронт. Не брали, возраст не подошел. Тогда устроился после девятого класса на патронный завод. Был такой в Челябинске, эвакуированный из Ворошиловграда завод № 541. Выпускал патроны для стрелкового оружия. Выдавал я четыре нормы, вместо 60 деталей вытачивал 250 штук. После окончания школы с отличием добился через райком, горком комсомола, чтобы военкомат направил меня на фронт.

Если бы тогда меня спросили, что для тебя война, — ответил бы так: наступление и потери. После каждого сражения из 120 человек в роте оставалось не больше десяти-пятнадцати бойцов. Соединение вновь формировали, но после очередной атаки из 120 солдат оставались единицы.

— Вы прошли всю Белоруссию, Польшу, оставили за плечами три военных зимы и два лета, за Вислой под Варшавой в январе 45-го были тяжело ранены в обе ноги. Долго лечились в госпиталях. Вернувшись домой в июле 45-го года, сразу пришли в военкомат. И на вопрос, что умеете делать, ответили: умею убивать фашистов… Вас сильно изменила война?

— Да, мы ушли на войну восемнадцатилетними, а вернулись в свои 21—22 года совсем взрослыми. Мы познали то, чего не прочитаешь в книжках и не увидишь в кинофильмах. Поэтому память всех участников Великой Отечественной, несмотря на их возраст, болезни, крепка, а воспоминания ярки.

В моем взводе было 32 человека. Все разные по характеру, а в бою вели себя как один человек, потому что каждый из нас знал — рядом товарищ по оружию. И вернулись мы с войны с победой и верой в силу духа наших людей.

8 декабря состоялось очередное заседание Клуба офицеров, созданного при Полномочном представительстве Республики Татарстан в РФ. Оно прошло накануне Дня Героев Отечества. Встречу посвятили зафронтовому разведчику Ибрагиму Аганину.

Утром корзина цветов от Клуба офицеров была возложена к могиле Ибрагима Хатямовича Аганина, похороненного на Даниловском кладбище Москвы.

В годы Великой Отечественной войны Ибрагима Аганина внедрили в нацистские структуры. Он не один раз находился на грани провала, но талант разведчика и удача помогали избежать разоблачения. Ему тогда было чуть больше 20 лет.

После войны Ибрагим Аганин помог восстановить доброе имя многих патриотов, обвиненных в “измене и сообщничестве” с немецкими властями. Он часто выступал на послевоенных процессах против военных преступников, карателей и предателей в качестве свидетеля – так как многих из них советский разведчик знал лично.

В 64 года сердце И.Аганина, продолжавшего свой бой и в мирное время, не выдержало. Осенью 2017 года исполнилось 30 лет со дня его смерти.

Фамилия разведчика Аганина до недавнего времени была известна лишь узкому кругу сотрудников отечественных спецслужб. Более 70-ти лет материалы о его деятельности хранились под грифом совершенно секретно. Сегодня над частью из них приподнята завеса тайны.

Открывая встречу Клуба офицеров, заместитель Премьер-министра Республики Татарстан – Полномочный представитель РТ в РФ Равиль Ахметшин поблагодарил всех участников, нашедших время посетить мероприятие. «Мужество и отвага Ибрагима Аганина достойны огромного уважения и восхищения. Даже трудно представить, что пришлось пережить этому молодому татарскому парню в годы войны. Благодарим и преклоняемся перед подвигом Ибрагима Хатямовича, с честью прошедшего через страшные испытания», - сказал Равиль Калимуллович.

Участникам заседания был показан документальный фильм «Ибрагим Аганин. Война за линией фронта» . Кинолента снята кинокомпанией «Вианж Продакшн» совместно с ТРК ВС РФ «Звезда». Работа над ней велась при поддержке Президента Республики Татарстан и содействии Полномочного представительства РТ в РФ.

В съемках документального фильма приняли участие историки спецслужб - Олег Матвеев и Николай Лузан, племянница Ибрагима Аганина - Галина Авдеева, историк Константин Залесский.

В 2017 году на XIII Международном фестивале документальных фильмов и телепрограмм «Победили вместе» кинолента удостоилась специального приза и признана лучшим телепроектом.

После показа о работе над фильмом рассказал и ответил на вопросы офицеров автор идеи киноленты и сценария, продюсер – Ильнур Рафиков .

Во второй части встречи состоялась презентация книги «Три жизни Ибрагима Аганина» . Она вышла в свет буквально несколько дней назад. Ее автор – историк спецслужб, полковник в отставке Николай Лузан .

Предисловие к книге написал первый Президент Татарстана Минтимер Шаймиев . В нем, в частности, говорится: «Мы благодарны Николаю Николаевичу за этот великолепный труд, за то, что он открыл широкому кругу читателей подвиг Ибрагима Аганина и его соратников. Будучи опытным писателем и знатоком темы разведки и спецслужб, он с необыкновенным мастерством и выразительностью передает нам, читателям, дух того сурового военного времени, образ мыслей и целеустремленность, житейскую смекалку молодого лейтенанта Аганина, его готовность к подвигам и самопожертвованию ради Отечества. Война для Ибрагима Аганина не заканчивается в 1945 году, он продолжает борьбу с фашистскими палачами и в послевоенное время, выступая на международных трибуналах и государственных судах во многих странах мира и в России».

Николай Лузан отметил, что работая над книгой, ему не приходилось фантазировать. «Более захватывающего сюжета, чем боевая деятельность и сама жизнь Ибрагима Хатямовича, казалось бы, простого татарского паренька из сельской глубинки, трудно было найти. Исключительные обстоятельства раскрыли исключительность этой незаурядной личности и величие его подвига», - сказал автор.

«Горжусь тем, что мои дети, внуки, друзья и читатели, открывая книгу, начнут читать ее с теплых, проникнутых любовью к своему народу и России, слов первого Президента Республики Татарстан. И не только Президента, а одного из величайших и мудрейших государственных деятелей современной России», - подчеркнул Николай Николаевич.

На встрече присутствовали и члены семьи Ибрагима Аганина. Племянница Галина Авдеева рассказала, что долгое время в годы войны родственники не знали, где Ибрагим, даже предположить не могли, в каких тяжелейших условиях он находится. «Были предположения, что он погиб или находится в плену. Более того, после освобождения Донецка, где работал Ибрагим Аганин, один из родственников, увидевший его в городе в немецкой форме, приехав в деревню наших родственников, рассказал всем, что в семье Аганиных - предатель. С этим клеймом наша семья жила много лет», - вспоминала Галина Николаевна.

«Есть изречение, что тайное всегда становится явным. Очень приятно, что благодаря фильму и книге тайное стало явным под именем Ибрагима Хатямовича Аганина – зафронтового разведчика», - подчеркнула она.

В заседании Клуба офицеров приняли участие Герои России Марат Алыков , Ильяс Дауди , Венер Мухаметгареев , Рафик Ихсанов , первый заместитель председателя Московского союза ветеранов, генерал-полковник Расим Акчурин , председатель клуба, генерал-полковник Валерий Баранов , генерал-лейтенант Николай Демидов , генерал-лейтенант, заслуженный военный летчик Рафаиль Закиров и многие другие.

В завершении встречи Равиль Ахметшин вручил Николаю Лузану памятную медаль, изготовленную по заказу Полпредства Татарстана к 110-летию поэта-героя Мусы Джалиля.

Ибрагим Хатямович Аганин (снимок 60-х годов).
Фото из журнала "Татарский мир"

2011 год – год 66-летия Победы в Великой Отечественной войне и год 70-летия ее начала. И ознаменовался он не только чествованиями доживших до наших дней ветеранов, но и правосудием в отношении еще живых пособников гитлеризма.

В феврале 2011 года прокуратура Будапешта предъявила обвинения Шандору Кепиро, 97-летнему нацистскому преступнику. По версии следствия, в 1942 году тот принимал участие в массовых расстрелах мирных граждан на территории Сербии.

В марте литовский суд признал 85-летнего Альгимантаса Дайлиде виновным в преследованиях евреев и сотрудничестве с гитлеровцами во время Второй мировой войны, однако, к сожалению, не вынес решения о тюремном заключении – как гласит решение суда, из-за преклонного возраста подсудимого и поскольку тот больше не представляет угрозы для общества.

Наконец, после многолетнего процесса вынесен обвинительный приговор Ивану (Джону) Демьянюку: в мае 2011-го мюнхенский земельный суд приговорил его к пяти годам тюремного заключения за участие в уничтожении евреев в годы Второй мировой войны. Как видим, еще не все преступники и злодеи прошедшей войны наказаны.

Думается, в связи с этим есть смысл вспомнить одно из многих дел против разоблаченных нацистских приспешников. Оно было закончено уже больше 30 лет назад, но стало по-настоящему известным не так давно и, если можно так выразиться, «не закрыто» до сих пор. Это так называемое «дело Мироненко-Юхновского». Во многих аспектах это дело – знаковое, и кое-какие выводы, вытекающие из него, сейчас становятся все более актуальными.

ЕГО ЗВАЛИ АЛЕКС ЛЮТЫЙ

В 1976 году в отечественной прессе промелькнуло сообщение о том, что некто Юхновский, нацистский каратель, долгое время скрывавшийся под именем Александра Мироненко, приговорен к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение. Но только в наше время ФСБ рассекретило материалы этого уголовного дела.

Итак, Александр Иванович Юхновский, он же «Хлыст», он же «Алекс Лютый», свою службу немцам начал осенью 1941 года переводчиком в немецкой полиции в городе Ромны в возрасте шестнадцати лет. С апреля 1942 года по август 1944-го он состоял уже в ГФП-721. Как гласит сухая оперативная сводка, все это время он «участвовал в массовых расстрелах и истязаниях советских граждан». В ходе расследования сотрудники 7-го отдела 5-го управления Комитета государственной безопасности (специального отдела, занимавшегося розыском военных преступников) сумели проследить карьеру предателя, почти всю войну служившего в ГФП-721 – тайной полевой полиции. Оперативники и следователи проехали по 44 населенным пунктам, опросили множество людей и смогли досконально воссоздать жизненный путь Мироненко-Юхновского. К делу даже подключили коллег из «Штази» – службы безопасности тогдашней ГДР (именно в их распоряжении, а вовсе не на Лубянке была большая часть уцелевших архивов гестапо и прочих карательных структур рейха).

Тут, видимо, следует вкратце пояснить, о какой именно организации идет речь. В романах о войне и в фильмах, да и в учебниках и исторических книгах часто говорится, что на оккупированной территории СССР действовало гестапо. На самом же деле функции тайной полиции исполняла СД: служба безопасности при СС, ведомство обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха. А в прифронтовой полосе действовала организация, малоизвестная широкой публике, – тайная полевая полиция, или ГФП: «Гехайменфельдполицай» (Geheimefeldpolizei). Само собой большинство служащих в ГФП были туда откомандированы именно из гестапо, и, разумеется, методы ничем не отличались от применявшихся этим ведомством. ГФП входила в Главное управление имперской безопасности (РСХА) в качестве V управления. Вместе с тем организации ГФП на местах подчинялись разведке и контрразведке вермахта, полевым и местным комендатурам. При этом они исполняли функции гестапо в зоне боевых действий, во фронтовых и армейских тылах одновременно являясь армейской службой безопасности наряду с полевой жандармерией.

В этой, с позволения сказать, конторе в одном из самых прославившихся зверствами ее подразделений – полевой команде ГФП-721 и состоял успешный журналист Мироненко. На совести ГФП-721 массовые убийства советских граждан в Донбассе, Ростовской области, на Харьковщине, Черниговщине, а потом и в Молдавии. Именно ГФП-721 уничтожила в районе шахты № 4/4-бис в Калиновке 75 тыс. человек, чьи тела заполнили ствол этой не самой маленькой шахты Донбасса почти доверху: из 360 метров глубины ствола шахты 305 метров были завалены трупами. История человечества не знает другого прецедента, когда бы в одном месте было умерщвлено столь огромное количество жертв. Как попутно выяснилось, деятельность Алекса-Юхновского была связана не только с ГФП-721, но и с двумя не менее знаменитыми на территории Украины карательными организациями: Зихергайтединент-11 и Зондеркомандой № 408.

Давая показания, Юхновский поначалу пытался представить себя всего лишь слепым исполнителем отцовской воли (именно отец и пристроил его в полицию) и пытался убедить, что состоял в ГФП-21 лишь в качестве переводчика. Но очень быстро выяснились довольно-таки странные обстоятельства. Например, что юный Юхновский быстро завоевал авторитет у немцев, был зачислен на все виды довольствия и получил пистолет, при этом не имея никакого звания и числясь всего-навсего переводчиком. «Припертый к стенке» Мироненко признается, что ему «приходилось» на допросах «избивать арестованных резиновой дубинкой».

Свидетель Хмиль – простой человек, задержанный в ходе облавы, вспоминал: «Я просил Сашу, чтобы он меня не бил, говорил, что ни в чем не виноват, даже вставал перед ним на колени, но он был неумолим┘ Переводчик Саша┘ допрашивал меня и избивал с азартом и инициативой».

Другие свидетели говорят примерно это же. «Алекс избивал резиновым шлангом сбежавшего из лагеря и пойманного в облаве пленного, ломал ему пальцы┘». «На моих глазах Юхновский расстрелял какую-то девушку. Ей было лет семнадцать. За что – не сказал». «Летом 1943 года он избил какую-то женщину до бессознательного состояния. Потом ее выбросили во двор, потом увезли┘».

Единственный изо всех «хиви» (аббревиатура от нем. «Hilfswilliger»: персонал вермахта и иных германских ведомств, набранный из жителей оккупированных территорий), состоявших в ГФП-721, он был награжден немецкой медалью «За заслуги для восточных народов». Более того, как вспоминали его сослуживцы (иных привозили на процесс из тюрем, где они отбывали наказание за измену Родине), все полицаи очень боялись Алекса – при том что многие из них годились ему в отцы. То же самое, как и тот факт, что полицаи беспрекословно выполняли указания Александра Юхновского, отмечают и свидетели. В показаниях одного из них сообщалось, как в каком-то городке Алекс Лютый дал по морде пытавшемуся что-то возражать бургомистру, и присутствовавший заместитель начальника ГФП-721 Мюллер не возражал. Другие вспоминали, как развязно временами он вел себя с оккупантами: как свой или «почти свой». Ни с чем подобным следователи не сталкивались.

Что же такого особенного сделал для немцев этот заурядный переводчик? Не был ли Алекс Лютый, к примеру, сотрудником так называемой «Русской тайной полиции»: особой организации, действовавшей среди советских граждан, служивших оккупантам? Или, может быть, он состоял в какой-то иной немецкой спецслужбе? В этой связи упомянем об одном любопытном эпизоде его биографии. В 1943 году Юхновский был премирован поездкой в Третий рейх. Само по себе это иногда практиковалось – однако, как гласят свидетельские показания, он не особо распространялся относительно поездки, отделываясь россказнями о знакомствах с немецкими девушками и посещении кинотеатров. Что опять-таки нехарактерно, ибо подобным «экскурсантам» не только рекомендовали как можно чаще восхвалять увиденное ими в «Великой Германии», но даже просто обязывали выступать с соответствующими лекциями перед нацистскими пособниками и населением. Быть может, Юхновского посылали не отдыхать, а учиться? Быть может, у нацистов были весьма далеко идущие виды на этого жестокого, молодого и умного карателя?

Еще один показательный момент: как говорят материалы дела и показания свидетелей, Алекс Лютый презирал не только земляков вообще, но и тех украинцев, которые служили немцам вместе с ним – в особенности. Возможно, подобно нынешним русским нацистам он ассоциировал себя не со своим народом, а с «высшей арийской расой» (или по крайней мере считал себя ее привилегированным слугой).

Надо отметить, что убежденным украинским националистом, как его отец, младший Юхновский не был и к числу «обиженных» советской властью не относился. Хотя глава семьи был не просто служителем культа – протоиереем-расстригой, но и бывшим офицером армии Петлюры. (Что, впрочем, не мешало Ивану Юхновскому в 30-е успешно трудиться агрономом.)

Как бы то ни было, летом 1944 года судьба Алекса Лютого сделала крутой поворот: в Одесской области он отстал от обоза ГФП-721 и через какое-то время явился в полевой военкомат РККА, назвавшись именем Мироненко. И можно лишь предполагать: случилось ли это благодаря военной неразберихе или же во исполнение приказа хозяев?

КАРАТЕЛЬ С ЛИТЕРАТУРНЫМ УКЛОНОМ

В Советской армии Мироненко-Юхновский служил с сентября 1944 года до октября 1951 года – и неплохо служил. Был командиром отделения, помкомвзвода в разведроте, начальником канцелярии мотоциклетного батальона, затем писарем штаба 191-й стрелковой и 8-й гвардейской механизированной дивизии. Его наградили медалью «За отвагу», медалями за взятие Кенигсберга, Варшавы, Берлина. Как вспоминали сослуживцы, он отличался немалой храбростью и хладнокровием. В 1948 году Мироненко-Юхновский был откомандирован в распоряжение Политуправления Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ). Там он работал в редакции газеты «Советская Армия», печатал переводы, статьи, стихи. Публиковался в украинских газетах – например, в «Прикарпатской правде». Работал и на радио: советском и немецком. За время службы в Политуправлении получал многочисленные благодарности, причем, по горькой иронии судьбы, за выступления и публицистику, разоблачавшие фашизм. Интересно: что сказали бы награждавшие его, узнав, что в начале своей карьеры переводчика Мироненко-Юхновский публиковал в оккупационных газетах стихи, восхваляющие Гитлера и проклинающие большевиков и «мировое еврейство»?

Отметим одну важную деталь: служа в Германии, Лютый имел возможность без труда «уйти» в западную оккупационную зону (он не раз ее посещал). Но он не воспользовался этой, казалось бы, очевидной возможностью. Не пытался Юхновский и примкнуть к бандеровцам. Да и вообще вел себя как обычный честный советский гражданин. После демобилизации он переехал в Москву и женился. С этого момента Юхновский начал делать пусть и не стремительную, но ровную и успешную карьеру, уверенно поднимаясь наверх.

С 1952 года он работал в газете «На стройке», а с 1961-го – в издательстве Министерства гражданской авиации, где занимал разные должности и даже был несколько лет подряд председателем месткома профсоюза. В 1965 году даже стал кандидатом в члены партии; затем – членом КПСС. Кроме основной работы Юхновский сотрудничал в разных газетах и журналах: «Красный воин», «Советская авиация», «Лесная промышленность», «Водный транспорт». И везде отмечался благодарностями, грамотами, поощрениями, успешно продвигался по службе, стал членом Союза журналистов СССР. Переводил с немецкого, польского, чешского. В 1962 году вышел, например, его перевод книги чехословацкого писателя Радко Пытлика «Сражающийся Ярослав Гашек» – и отличный перевод, надо отметить. «Я служил и работал, как мог, и, видимо, неплохо; сделал бы еще больше полезного, если бы не тягость случившегося», – сообщил он с простодушным цинизмом в письменных показаниях после ареста. К середине 70-х годов он, уже примерный семьянин и отец взрослой дочери, стал заведующим редакцией издательства Министерства гражданской авиации. Издательство «Воениздат» приняло к публикации книгу его воспоминаний о войне, написанную, как отмечали рецензенты, увлекательно и с большим знанием дела, что, впрочем, неудивительно, ибо Мироненко-Юхновский был фактическим участником многих событий, правда, «с другой стороны баррикад».

Мироненко даже выдвинули в партком издательства, и ему открывалась, таким образом, возможность дальнейшей весьма неплохой карьеры. И в связи с этим выдвижением от него потребовали документально подтвердить получение ордена Славы, о чем Мироненко ранее заявлял. Этого он сделать не смог, и проведенная проверка выявила расхождения в двух собственноручно написанных им автобиографиях: в одной он писал, что служил в Красной армии с начала войны, в другой – что до 1944 года проживал в оккупации на Украине. Членам парторганизации это показалось подозрительным, тем более что впервые нестыковки в биографии фигуранта были замечены еще в 1959 году. И из Министерства гражданской авиации «куда надо» был послан соответствующий запрос.

Следует упомянуть, что для поиска карателей и полицаев была сформирована сложная и продуманная государственная система. Эта работа велась на постоянной основе, планомерно. Сложились ее стратегия и тактика, способы и приемы, методы и даже своеобразная этика. Существовали особые розыскные книги: сводный труд, наверное, многих поколений сотрудников КГБ. Они включали в себя списки лиц, подлежащих розыску и привлечению к суду как военные преступники, с полными установочными данными на них. Оперработники просеивали массу отрывочных свидетельств, мимолетных упоминаний, случайных оговорок, отбирая необходимые факты. И довольно быстро тождество журналиста и карателя стало вначале следственной гипотезой, а потом и основанием для возбуждения уголовного дела.

Впрочем, по другой версии, все началось с того, что бывший работник Смерша опознал в случайно встреченном в метро Мироненко карателя Юхновского.

Так или иначе, советский гражданин и перспективный партиец Александр Мироненко исчез и вновь вышел на подмостки истории Алекс Лютый, чтобы сыграть последний акт кровавой и жестокой пьесы, которой была его жизнь. И он пытался сыграть его не без затей. Так, примерно в середине расследования он вдруг заявил, что якобы пошел работать в немецкую полицию по приказу отца, для того чтобы помогать ему в антифашистской деятельности. Тот к тому времени уже был начальником полиции города Ромны, но при этом активно работал на партизан, помогал делать необходимые пропуска и другие документы. Потом, когда отца по обвинению в покушении на немецкого офицера посадили в тюрьму, которой он ранее управлял, Алексу пришлось уйти к партизанам. В начале августа 1943-го отряд капитана Елизарова, в котором он воевал, полностью погиб в бою. Но Юхновскому от немцев якобы удалось уйти. После чего он дождался наступающих советских войск и был призван полевым военкоматом. Но-де из-за опасения, что ему не поверят, изменил свою фамилию и скрыл факт службы оккупантам. Однако быстро выяснилось, что отец Юхновского был расстрелян после войны как предатель, его связь с партизанами установлена не была. А начал свою деятельность в роли начальника немецкой полиции г. Ромны Юхновский-старший с организации публичного повешения более чем 200 человек. Кроме того, как оказалось, партизанский отряд Елизарова начал свою деятельность в сентябре 1942 года, следовательно, Мироненко-Юхновский никак не мог попасть туда в апреле 1942 года. После этого Юхновский, что называется, сломался, полностью признал свою вину, и все оставшееся время до суда писал долгие путаные объяснительные записки следственным органам и прокуратуре: в основном на отвлеченные темы.

Состоялся суд, и был вынесен не оставлявший сомнений приговор.

Но если с юридической стороны дело можно считать раскрытым, то вот с фактической Юхновский так и остался во многом загадкой. Как и почему он стал беспощадным убийцей, не имея на то ни причин, ни как будто соответствующих наклонностей? Почему именно его посылали в Третий рейх? Что он там делал? Не проходил ли курсы в какой-нибудь школе агентов? И почему не сбежал из СССР, имея полную возможность? Может быть, он просто сменил хозяев, как многие завербованные немцами и, так сказать, «оптом» переданные шефом «русского отдела» абвера Рейнхардом Геленом «на связь» ЦРУ? Не исключено, если учесть как квалифицированно под видом честного советского ветерана Мироненко целых 30 лет водил за нос компетентные органы. Но если так, то почему допустил такие грубые проколы с биографией? Нет ответа.

Но, может быть, важнее не разбираться с этими загадками, а попытаться понять: что двигало юношей, почти подростком, чьи руки были даже не по локоть, а по плечи покрыты кровью соотечественников? Ведь до войны, как дружно говорят все свидетели, Саша Юхновский был самым обычным школьником. Добрым, отзывчивым пареньком, писавшим неплохие стихи, как вспоминал его учитель литературы (которого, уже став Алексом Лютым, «поэт» жестоко избил, припомнив бедолаге умеренную критику своего творчества).

НАШИ ЛЮДИ В ГЕСТАПО

А сейчас отвлечемся от фигуры самого Юхновского и расскажем об одном интересном обстоятельстве, во многом способствовавшем его успешному разоблачению. Дело в том, что в ГФП-721 вместе с Юхновским служили два советских разведчика. Это может показаться невероятным, но именно так – в организации, призванной бороться с «большевистскими шпионами» успешно трудились люди из Смерша.

Вначале скажем о первом – Льве Моисеевиче Бреннере (он же Леонид Дубровский). Выпускник Московского института иностранных языков, Бреннер в первые же дни войны был направлен на фронт переводчиком. Дважды он попадал в окружение и успешно выходил к своим. Но в третий раз удача ему изменила, и он оказался в плену. Чтобы избежать уничтожения как еврей, Бреннер называется именем погибшего друга – Леонида Дубровского. В лагере, как знающего немецкий, Бреннера назначили переводчиком. Пользуясь своим положением, Бреннер бежал из плена и перешел линию фронта. Вопреки существующим мифам, бывший пленный попал не в Сибирь, а в войсковую разведку. Не раз он ходил за линию фронта, и, как говорит послужной список, принесенные им сведения помогли освобождению городов Морозовска и Белой Калитвы. В феврале 1943-го лейтенанта Бреннера снова направляют в разведку с трофейным удостоверением переводчика Чернышевской комендатуры. Однако он был схвачен фельджандармерией и┘ мобилизован на службу в знакомую нам ГФП-721. Как выяснилось, одному из ее руководителей –фельдкомиссару Рунцхаймеру срочно понадобился переводчик.

Всего за три месяца «Дубровскому» удалось наладить связь с подпольем, уничтожить большое количество доносов на советских граждан, спасти в Кадиевке целую партизанскую группу под руководством видного подпольщика Степана Кононенко. Бреннер помог многим соотечественникам избежать ареста или угона в Германию, фабрикуя фальшивые документы. Но главное – он сумел передать советской военной контрразведке сведения о 136 немецких агентах, засланных в советский тыл. Увы – посланный к нему из-за линии фронта очередной связной был схвачен. В возрасте 23 лет Лев Бреннер после жестоких пыток был расстрелян в Днепропетровской тюрьме┘

А спустя тридцать с лишним лет его донесения были извлечены из архивов, став доказательствами в деле Юхновского.

Вторым разведчиком, работавшем в команде ГФП-721, был лейтенант НКГБ Ибрагим Хатямович Аганин. Выросший в городе Энгельсе Саратовской области в окружении немцев Поволжья и знавший немецкий не хуже родного татарского, он тоже попал в разведку со студенческой скамьи – со второго курса МВТУ им. Н.Э.Баумана – и не раз успешно переигрывал абверовских профессионалов.

Этого человека, ставшего через много лет после войны известным как «татарский Штирлиц», Алекс-Юхновский и прочие «коллеги» знали как заведующего канцелярией карателей, перебежчика из числа советских немцев, Георгия (Георга) Лебедева-Вебера.

Вот что вспоминал Аганин:

«В ГФП мы встречались с ним (Дубровским. – В.С.) часто. Иногда беседовали, казалось бы, по душам. Оценивая своих сослуживцев по ГФП, я не раз размышлял и о Дубровском. Тогда я не мог понять, что заставило этого молодого, умного и красивого человека предать Родину, пойти в услужение к гитлеровцам. Даже когда его расстреляли немцы, я считал, что его подвело случайное знакомство с подпольщиками. О том, что Леонид Дубровский был советским разведчиком, я узнал только после войны».

По одной из версий именно Аганин узнал Мироненко, как уже говорилось, встретив случайно в московской толпе.

АКТУАЛЬНОЕ ДЕЛО

Уже в 2000-х годах это дело, оказавшись в числе рассекреченных, вдруг стало по-своему знаменитым. Достаточно сказать, что ему было посвящено три книги: Феликса Владимирова «Цена измены», Генриха Гофмана «Сотрудник гестапо» и Андрея Медведенко «Нельзя не вернуться». Оно даже легло в основу аж двух фильмов: одной из серий документального сериала «Охотники за нацистами» и фильма из цикла «Следствие вели» на канале НТВ, получившего название «По прозвищу «Лютый». Парадокс нынешней эпохи: спустя тридцать с лишним лет после казни полицай Юхновский, если можно так сказать, «сделал карьеру» на телевидении. А много ли читатель вспомнит героев войны, которым в наше время было бы посвящено два фильма?

Интерес, впрочем, понятен: дело Мироненко-Юхновского по-прежнему оставляет немало вопросов, и до сих пор в нем не все стало достоянием гласности.

Однако, как уже говорилось, важнее не эти загадки, в общем-то, любопытные лишь с исторической точки зрения. Видимо, для нашего времени куда важнее сама личность Алекса Лютого, из юного подающего надежды поэта ставшего беспощадным убийцей. И трудно не провести параллели между ним и ему подобными изменниками и карателями 40-х годов и, например, бывшим комсомольским секретарем и отличником Салманом Радуевым. Или чеченским полевым командиром Салахутдином Темирбулатовым-«Трактористом». В свое время он считался добрым человеком и примерным работником, а в 90-х прославился зверскими пытками пленных, которые любил снимать на видео.

И вот сейчас мы подходим, может быть, к самому главному уроку, который можем извлечь из «дела Юхновского» и похожих дел прежних дней и нашего уже времени.

Иногда приходится слышать по поводу преследования еще живых нацистских преступников: мол, так ли актуально искать и судить дряхлых старцев, для которых, если они и живы, прожитая в страхе жизнь стала достойной карой? На этот вопрос можно ответить утвердительно, процитировав классические строки поэта Роберта Рождественского: «Это нужно не мертвым, это нужно живым». Ибо в нынешнем мире, где ведутся хотя и малые, но кровавые и жестокие войны с массовой резней и террором; где взорвать мирных людей в метро или кафе давно стало уже привычным методом работы разнообразных борцов за «веру», «свободу» или деньги от зарубежных спонсоров террористического интернационала, крайне важны эти примеры неукоснительного преследования зла. Как подтверждение того, что тайное и забытое все равно становится явным и за содеянное воздастся не после смерти, а при жизни, и что даже спустя много лет возмездие неотвратимо наступает.